– Возьми… возьми сумку и… бегите… Бегите так долго, насколько хватит сил… Когда устанете… идите… но как можно… быстрее… Вы… вы доберетесь до… дороги и… позовете на помощь… Все… все будет хорошо…

Кэти гладила его по лицу, отказываясь вслушиваться в слова. Аделина тем временем старалась всеми возможными способами отвлечь Клару от этого ужасного зрелища.

– Нет! Нет! Никогда! – запротестовала Кэти. – Я тебя не брошу!

– Аделина… – позвал Давид. – Вы должны уйти… втроем… Или… они убьют вас… Убьют… Мне они… ничего не сделают… Она… не погонится за вами… Ей нужен я… Все будет хорошо… Не волнуйтесь…

Кэти в отчаянии бросилась к капкану и снова попыталась разжать зубцы. От нечеловеческой боли у Давида на губах выступила пена, глаза закатились.

– Хватит! – заорала Аделина, схватив Кэти за руку. – Ты убьешь его!

– Нет! – повторяла Кэти. – Нет! Нет! Нет!

Потом наступила тишина. Далекий рев бензопилы затих. Вероятно, Эмма уже нашла ружье.

– Думай… думай о дочери… О Кларе… О моей Кларе…

Он посмотрел на Аделину, в его глазах стояли слезы.

– Прошу вас… Уведите их… Спасите… Ради… ради моей дочери… Она должна… жить!

Клара увернулась от Аделины и прижалась к отцу.

– Ох, дорогая моя! – только и смог прошептать он в приступе боли.

Аделина с грустью отняла девочку от отца.

Прощание было тяжелым.

Давид знал, что больше никогда их не увидит.

Он из последних сил оттолкнул Кэти и, раскинув руки, растянулся на снегу.

– Уходите!..

– Не-е-е-ет!

Раздался выстрел. В воздух, сезон охоты открылся.

– Дави-и-и-ид!

Кэти вздрогнула.

Похолодев от страха, Аделина взяла сумку и подхватила рыдающую Клару на руки.

Кэти в последний раз бросилась к мужу и всунула ему в ладонь соску их малышки. Соску, погрызенную маленьким Гринчем.

Давид поднял голову, когда его любимые почти исчезли из виду за заснеженным склоном, по которому спускались, стараясь обходить дорогу и дьявольские ловушки Эммы. Напоследок Кэти долгим взглядом посмотрела на мужа и потом побежала за Аделиной и Кларой, уже не оглядываясь.

Плач девочки наконец стих.

Давид почувствовал, как у него на глазах застывают соленые слезы. Наступил момент, когда он слышал только биение собственного сердца.

Но скоро где-то совсем рядом заскрипел снег.

Чудовище приближалось.

Он будет страдать. Потом умрет.

Давид подумал о своей семье… О жене и ребенке, они будут счастливы. Клара вырастет. Она будет жить, она станет взрослой.

К нему приближались уверенные шаги – шаги палача, готового к казни. Потом над ним нависло окровавленное лицо с разбитым носом, который уже начинал синеть.

– Пож… пожалуйста, Эмма, не мучь… не мучьте меня… – простонал он, стараясь приподнять голову. – Я буду… буду любить вас… Буду любить… так сильно… как только могу…

Она выпрямилась и пошла дальше, неся на плече ружье.

– Ради… бога! Эмма! Ос… оставьте их! Оставьте… Я… умоляю вас…

Он не знал, сколько времени прошло, пока его не привела в чувство резкая пощечина. Его волосы сковал иней, губы на морозе смерзлись. Он открыл глаза, над ним склонилась Эмма. Давид видел ее словно в тумане: ее рот кривился в отвратительной усмешке. Эмма подняла руку, разжала ладонь, и на лицо Давида посыпались гильзы. Он повернул голову, вжавшись левой щекой в ледяную корку. Перед глазами лежали три пустые, еще не остывшие гильзы, воняющие порохом.

Он хотел закричать, но крик застрял у него в горле.

Он попытался ударить Эмму рукой, но движение получилось как в замедленном кадре.

Эмма увернулась, потом склонилась над попавшей в капкан ногой своей жертвы. И, зарычав, словно дикий зверь, она злобно надавила на мощные зубцы и при помощи специального рычага разжала их.

На этот раз Давид громко всхлипнул и снова потерял сознание.

– А я в тебя верила. Я всем ради тебя пожертвовала. Ночами не спала, бросила работу, перечеркнула будущее… Мы с Артуром отобьем у тебя охоту к побегам.

Когда она потянула его за ноги, соска осталась лежать на снегу рядом со стреляными гильзами… Тремя пустыми гильзами…

– Девчонка! Идиотка! Что ты сделала с девчонкой?

Задыхаясь, Эмма бросила неподвижное тело Давида на полу посреди гостиной.

– Ребенок! Где ребенок?

Артур подъехал к ней на своем кресле и с невероятной силой, наотмашь ударил ее по щеке. Эмма упала, закрывая лицо руками. Из носа шла кровь.

– У меня… не было выбора… Я не могла… не могла их догнать… И… тогда… выстрелила… Несколько раз… Мать несла дочь… Пуля прошла… через обеих… Мне… мне жаль, Артур…

Она плакала, скорчившись, как собачка. Артур был вне себя, он подтащил ее за волосы, схватил за руку и положил себе на ширинку.

– Ну же! Давай! – приказал он, пока она становилась на колени. – Приласкай его, грязная шлюха!

Эмма подчинилась. Она была раздавлена. Совершенно без сил. Она смотрела на своего Давида, ее раздирали гнев и бесконечное чувство нежности. Артур начал больно скрести рукой ей по черепу, как будто искал вшей. Она почувствовала его теплое дыхание над головой, а это в ширинке между его неподвижных ног раздувалось.

– Он должен заплатить! – воскликнул Дофр. – Придется его помучить! Скажи мне, что сделаешь ему больно! Скажи!

– Я… я не знаю… – забормотала Эмма. – Артур… Что мы натворили?

Он схватил ее за подбородок, потом сжал ей щеки, принуждая смотреть на него.

– Кто здесь решает, что хорошо, а что плохо, а? Кто?

К губам Эммы тянулась кровавая дорожка. Поломанный нос придавал ей вид персонажа, вышедшего из-под кисти Пикассо.

– Ты… ты… ты все решаешь, Артур…

– Он не послушался! А ты знаешь, что делают с непослушными детьми?

– Закрывают в подвале и наказывают! Наказывают, чтобы они больше так не делали!

Она сплюнула на пол и поднялась.

– Он меня ослушался! Предатель! Я накажу его! Только так!

– Хорошо. Теперь принеси мне то, что лежит в кейсе, сюда, на стол. Ну же! Быстро! Ты мне всем обязана. Детством, юностью, жизнью. Так что сделай это для меня! Мы с тобой проучим его!

Эмма послушалась. Она решительно направилась в спальню. Давид хотел убежать! Бросить ее, хотя уверял, что любит! Он все это время лгал! Письма, признания! Вранье! Все вранье!

Ее тело сжирал разрушительный гнев. Она даже не чувствовала боль в сломанном носу.